Февральский лес встречал меня молчанием, таким густым, что казалось — даже дыхание замирает в воздухе, превращаясь в серебристые кристаллы. Шабалинский лес зимой… Он будто затаился под белоснежным покрывалом, храня секреты, которые знают только вековые сосны, чьи ветви гнулись под тяжестью снега, словно кружевные рукава.
Шла по тропинке, которую едва угадывала под ногами. Каждый шаг проваливался в пушистую глубину, а вокруг стояли ели, похожие на замерзших великанов в искрящихся мантиях. Их иглы, припорошенные инеем, переливались в редких лучах солнца, как рассыпанные алмазы. Воздух пах хвоей и морозной свежестью — терпкий, холодный, словно очищающий душу.
Внезапно ветка ели качнулась, и с нее осыпался снег, закружившись в танце. Я замерла, наблюдая, как он оседает на варежку. Каждая снежинка была уникальной, словно отпечаток зимней сказки. А потом — тишина. Та самая, что рождает мысли вслух, будто лес их подхватывает и уносит в свои чащи.
«Здесь все иначе», — подумала я, глядя на стволы, укутанные в белые шубки. Сосны стояли, словно невесты в подвенечных платьях, застывшие в ожидании чуда. И я тоже ждала. Не знаю чего — может, того самого мгновения, когда время остановится, а красота станет осязаемой.
Повернув за склон, увидела поляну. Солнце, пробившись сквозь облака, залило ее золотым светом. Снег вспыхнул тысячами искр, а тени деревьев легли синими дорожками, будто приглашая пройти дальше. Но я осталась. Села на пень, обхватив колени, и слушала.
Тиканье дятла где-то вдали. Шорох белки, прыгающей по ветвям. Шаги времени, затерянные в этом царстве холода и покоя. А когда поднялась, чтобы идти обратно, поняла: шабалинский лес подарил мне не прогулку, а встречу с самой собой — той, что прячется за суетой, но просыпается в тишине заснеженных ветвей.
И даже спустя годы буду вспоминать, как февраль превратил обычный день в страницу из старой книги, где каждая строчка написана морозом, а иллюстрации нарисованы снегом…
